Письмо еврейского иммигранта из Германии

Здравствуйте, мама и папа. Вы оказались, как всегда умнее меня, и не уехали сюда как еврейские эмигранты. Нас тут называют официально Kontingentfluchtling. А неофициально кто как может: и «конти», и евреи, и просто жиды. Но чаще всего нас называют русскими...

Вот уже несколько лет правительство Германии принимает нас, еврейских беженцев из стран бывшего «совка», в свои суровые руки. В Москве на Ленинском Проспекте в доме номер 95 (немецкое консульство), есть, почти каждый день, небольшое собрание претендентов. Эти еврейские граждане имеют право пополнить ряды когда-то сильно поредевшего еврейского населения Германии и, таким образом, снизить выплаты Германией контрибуций Израилю. Они просовывают служителям сквозь решетки этого здания свои анкеты и паспорта, и по прошествии некоторого времени, получают право на въезд в Германию на постоянное место жительства. Многие едут.

При приезде выясняется, что, как обычно, беженцы никому не нужны, и так уже много понаехало и т. д.

Понятно, никто нас с распростертыми объятиями не ждал. Но не прогнали. Голодом не заморили и, как бывало раньше, в печке не сожгли. Живем мы хорошо. По приезду развозят нас по общежитиям, в которых мы живем пару лет. Нас государство кормит. Получаем так называемую социальную помощь. На еду из дешевых магазинов хватает. Ходим по помойкам, подбираем разбитые велосипеды и мебель. Мебель затаскиваем в свои комнатки в надежде потом переехать с ней в квартиры. Починенные велосипеды наше главное средство передвижения. Машины нам иметь запрещено («Лишат социальной помощи!»). Представьте страшный сон немецкого чиновника: по мирным немецким улочкам едет жид на автомобиле, потом чеченец на танке, а что потом? Потом чиновник в страхе просыпается и, улыбаясь тому, что это всего лишь сон мирно засыпает в своей кроватке еще раз помолившись мудрым законам Германии.

Государство нас не забывает. Нас учат полгода немецкому языку в специальных школах. Мы склоняем как плохие школьники вместе с учителем: мы не немцы, мы беженцы, мы должны работать, мы должны работать на любой работе, если откажемся работать – нас лишат помощи от государства, нам полагается гражданство только через 14 лет.

Проходит полгода. Курсы немецкого языка кончились. Мы оказываемся на улице, предоставленные сами себе. От курсов в голове остается «гут», «я», «найн» и еще немного воспоминаний об учителях, состоящих в основном из таких же как мы, но только раньше приехавших акцентных немцев-поляков, немцев-румынов, немцев-совков. Те кто помоложе, находит работу «бери побольше – кидай подальше» в темпе «шнель-шнель». Такие счастливчики снимают квартиры, размножаются. Важно помнить древнее правило – плохие условия окружающей среды – размножайся! Не забывай новое правило – нас больше – их меньше.

Упорная часть нашей молодежи учится на курсах новым специальностям (после скандалов биржа труда их нам оплачивает), в университетах (после не подтверждения совковых ВУЗов начинается все с первого курса, так сказать: мама, папа, ложка, кошка, алюминиевая плошка).

Ленивая часть нашей молодежи ковыряет в носу, закручивает пальцами кудрявые волосы, лежит на диване, тренируется с телевизором немецкому языку, тайно («Лишат помощи от государства!», «Лишат статуса беженца!») от государства совершает поездки в совок.

Большая наша часть сидит на шее у государства и просыпаясь утром думает, как бы убить сегодняшний день. Причины на то две. Первая – нет работы для образованных и полуобразованных из совка с жуткими русскими акцентами. Ну вот, убейте, нет ее проклятой! Вторая – чрезвычайно прохладное отношение местных к пришлым. Бить нас не бьют, но и видеть не особенно желают. Ограничения по профессии для иностранцев тоже есть.

Все мама и папа. Заканчиваю писать письмо. Надо бежать на работу. Это я работаю, чтобы не лишило меня государство помощи. Организация, выдающая мне ежемесячно денежное пособие, нашло мне работу по озеленению моего нового родного города. Дополнительно к пособию я получаю 2 немецкие марки в час. Да, я был инженером, а теперь я ассенизатор. Зато в Германии нет преступности и вечером не страшно выходить на улицу. Только вот я думаю, зачем выходить? Куда идти?