Дорогие пешкари. Вижу, свежих материалов на «Пешке» нет, жизни тоже не вижу, и если мы хотим, чтобы жизнь таки была, давайте-ка использовать старую китайскую тактику. Будем таскать темы с родственных форумов и мастерить что-то похожее, но своё. К примеру, почитал я репортажи Горностая с его отдыха в Саванне и подумал. Горностай-то, конечно, мужик хороший, это да. Но вот отдых у него… Как бы сказать… Какой-то бессмысленный. Пустой. Алкогольно-унылый, что ли…  «А надо не так!» – решил я и в приступе графомании взялся рассказать, как провёл майские праздники сам. Может, пешкарям будет интересно? Может, сами расскажут о своём отдыхе, а? Дерзайте, оборванцы, дерзайте. Поддержим последнюю свободную площадку интернета своими отчётами!

---

…ненависть не только разлучает друг от друга общие члены города и как бы приводит его в расслабленность, но и производит возмущения и непримиримые раздоры и, сделав сограждан врагами друг другу, придала нашему городу вид города, захваченного врагами, несчастным образом восстанавливая его против самого себя и делая его коварным и враждебным к самому себе, так что, находясь в таком пагубном состоянии, он сам для себя стал загадкой.

Свят. Григорий Палама

«Срочно надо отдохнуть» – решил я, когда задёргался левый глаз. Авралы, сверхурочка по выходным, мигрень. Паршивей всего было то, что исчезло желание не только творить, но и разрушать. К тому же эти урбанистические суета, вонища и грохот… Да, отдохнуть надо было капитально.

Дав понять бабам с работы, что считаю их суками, я свалил домой. Запихал в сумку носки, трусы, ветровку и двинулся на вокзал.

Автобус был огромный: чужеземный, комфортабельный. Пассажиров – шесть человек. Хозяева махины – водила с помощником – уже и сами поняли, что махина не окупится. Придётся продавать.

Выехав из смердячего полиса, мы под блатнячок покатили среди полей и чахлых лесков. Листья кое-где вылупились, но всё равно пейзаж был унылым, бледным и запылённым. Впереди сидела китаянка. Она поглядывала на незаселённые наши пустоши как на будущие соевые поля Китайской Народной Республики и недобро ухмылялась.

В сумерках мы встали у придорожного мотеля. Пассажиры и водила поплелись ужинать; я – следом. Столовка отбила весь аппетит. Местечко оказалось не самым опрятным и наверняка с тараканами. Да и охранник или администратор (или охранник-администратор) за стойкой палил на меня с нескрываемой злобой. Видать, у него была такая сигнализирующая физия. Мол, не вздумай тут бурагозить, дядя!

Короче, вымыл я руки и, даже не заглянув в меню, вернулся к автобусу. На стоянке воняло выхлопами; в воздухе летел пепел – где-то горели леса. Я вынул из сумки три мандарина, купленных в ларьке у вокзала, и принялся чистить. Заодно глазел на подъезжающих людей. Кроме дальнобойщиков на циклопических грузовиках, то и дело прибывали парни в олимпийках. Наверняка гангстеры. Реальные они совсем не похожи на тех, что показывают в голливудских боевиках. В Голливуде у гангстеров лица как у американских актёров. В реальности – как у дегенератов, физических и умственных.

Объявилась банда армян, они буйно кричали и размахивали кулаками. Затем на стоянке тормознула «Тойота», из который вывалились два гопаря, упитых в сиську. Водила, судя по походке, тоже был упит. Гопари шатались из стороны в сторону, пьяно басили и смотрелись крайне мерзко. Их морды от высосанной водки налились кровью, а всегдашняя злоба осела на них, будто копоть.

До места назначения мы доехали посреди ночи. Городок этот славится тем, что когда-то был процветающим и людным, а ныне напоминает свалку. Рушится и вымирает. Собственно, этим славятся почти все городки России. Хотя, какое-никакое строительство тут идёт. Например, армяне один за другим возводят кабаки. И чуть-чуть – идёт стройка на территории храма. Тут я и остановился.

Утром я хлебнул чайку и прогулялся по территории. С удовольствием вслушался в щебет воробьёв и дальний грохот поезда. Поздоровался с послушником и собакой. Проверил, цел ли парник, который я соорудил тем летом. Над дверью дома заметил осу, которая деловито строила себе гнездо. Сбивать не стал.

Из-за горизонта встало облако дыма – загорелся ещё один лес. К вечеру, когда стемнело, на востоке запылал весь горизонт. Мне вспомнилось происшествие в соседней области. Когда начались палы, директор одного из предприятий кинул на тушение кучку «добровольцев». Те были в повседневке из синтетики, и когда кольцо огня сомкнулось, синтетика стала плавиться. Прибывшие на подмогу приняли «добровольцев» за обугленные деревья. У одного оказалось обжарено 100 % кожи. Он уже помер в больнице.

На другой день я поднялся с рассветом, в шесть. Залез в микроавтобус, в который набились ещё и старухи, и мы потряслись по раздолбанным дорогам. Асфальт был в рытвинах и трещинах, порой сменялся насыпным щебнем. Пылища оседала на стёкла, жара лезла в салон. Мотало так, что тянуло сблевать на сиюящую впереди бабку.

Природа же радовала. Ещё вчера деревья выглядели чахлыми и мерклыми – сегодня вовсю распускались листья. Берёзы покрывались светло-зелёным, лиственницы были тёмнее, а вместе они выдавали крайне насыщенный салатовый цвет, целебный для глаз. Я подумал, что если бы существовал где-то лес гигантского салата, я бы в нём жил.

Лес сменялся болотом, болото – сопками, а сопки – снова лесом. Чем дальше на север, тем выше в горы. У поворота на секретную ВЧ мы встали передохнуть. Я вылез из автобуса и вдохнул полной грудью. Незацветшие ещё болота, местами со льдом, свежая хвоя и цветущий багульник содавали превосходный воздушный коктейль. Пели малиновки, глаз не дёргался.

– Матушке уже литургию служат, – прохрипела одна из старух. – Во гробике она уже лежит.
– А Петро мой смешной, – усмехнулась другая. – Как помру, говорит, не ставь ты меня посреди храма. А то вонять ведь буду.
– А чему там вонять-то?! Если в нём всё переболит, ну, переболеет он, то такие ж не воняют?
– Не только такие. У Тамары-то сын тоже не вонял. Да, Тамара?
– А он и лежал недолго. Мы его выкрали из больницы, чтобы не анатомировали... При Союзе-то всех положено было анатомировать, а сейчас…
– Вот и матушку не анатомировали. Она ж монахиня, ей благословения нету.

Так бабки говорили о старухе-монашке, на чьи похороны мы спешили. Я встречался с ней однажды, но лица не помнил и ничего о ней не знал. Разве что слышал, что была она общительной, с коллекцией удочек и тяжёлыми кулачищами. Мне любопытно было на неё взглянуть, но вообще-то я наделяся увидеть в монастыре молоденьких послушниц.

Четыре часа на север – ни одного селения. Наконец въехали в городок, лежащий на границе горного хребта и леса. Городок был чистый и уютный: много стоящихся домов из бруса, книжный магазинчик, памятник Ильичу. Особенно же запомнились кафе «Сталкер» и торговый центр «Сион».

На выезде из городка наш автобус свернул на просеку, возле которой торчал указатель с лаконичной надписью: «Монастырь». Спустя пятнадцать минут мы прибыли на место.

Жилые и хозяйственные постройки, теплицы и парники, новый храм… Кругом – сосняк и щебетание птиц. Проводить монахиню в последний путь приехало много тёток из разных мест. Также прибыли четверо священников и глава района.

У папаерти вели беседу два лысых мужика:

– Саню с уголовой знаешь?
– А? Саню? Тощий такой? Ну.
– А ведь у него всё было. Всё! А теперь – нихрена.
– Косорыловка...

Я зашёл в храм. Лицо монахини в гробу было закрыто чёрным, лишь желтели скрещенные на груди кулачищи. Литургия и отпевание кончились. Мы: трое лысых мужчиков и я – сняли гроб и потащили на кладбище. Гроб был тяжёлым, процессия – большой. Одна из тёток то и дело с визгом падала в обморок, её отпаивали святой водой. Зарывали монахиню троё трудников: физиономии у них были как у пиратов, любителей рома и косорыловки.

Из земли торчали фиолетовые подснежники. Меж сосен краснел багульник. Цвёл он как-то остервенело, яро, точно кулаком по зубам.

Юных послушниц я не нашёл. Зато увидел симпатичную молодую монашку. Часто ли сейчас встретишь женщину, которая не контролируют ширину своей улыбки и улыбается во весь рот, не задумываясь о белизне зубов и о том, что выглядит так чуточку дурковато?.. 

Я пожевал витаминных почек с сосны, затем мы сытно откушали в монастырской трапезной и потряслись обратно. С собою взяли бутыль берёзового сока. Завернули в шиномонтаж, починили пробитое на щебёнке колесо. Несмотря на усталость, настроение у всех было радостным. По пути нам встретился пал. Огонь подобрался к самой дороге, выжигая прошлогоднюю траву и молодые берёзки.

На другой день врезал дубак. С заокраинных пустошей пришёл циклон, вскрывшиеся ото льда реки дохнули стужей. Ветер гнал тучи, гремел металлическим шифером на храме. Работать на улице было зябко, я перекапывал грядки, раскидывал перегнивший компост, чуть помог по кухне и пересадил «Тёщин язык». В свободное время пил травяные отвары и листал Паламу в царской орфографии. Омилии. С греческого их в 60-х годах ХХ века перевёл архимандрит Амвросий (Погодин) – похоже, белоэмигрант.

Город сам с собою воюет, сам от себя терпит войну, своими собственными ногами попираются, своими собственными руками разрушаются, своими собственными боевыми кличами приводится в смятение…

Попарился в баньке у казака. Обжигающий пар, душистое мыло, всё как надо. Под ударами берёзового веника из пор выплёскивались сажа, апатия и пережжёный бензин. За чаем с атаманом велись беседы о делах местных, заодно – об антропологии и расологии. Все согласились, что армяне – потомки жидов, бо сходятся и внешне, и ментально. Это была не пустая болтовня и вот, почему.

Скажем, в мегаполисе Центропы юному эмигранту без разницы, кому дудеть на фаготе: чёрному ли, турку или норду. В русских же сёлах вопрос расы крайне актуален. За каждым армянином стоит целая диаспора таких же армян. За каждым чучмеком – банда таких же чучмеков. Не зная их расового характера, ты ошибёшься – и это может стоить тебе благосостояния, здоровья, а то и жизни.

В мегаполисе ребёнок – это такая хрень, которую скорее бы спихнуть в детский сад, школу или вуз. Чтобы не отвлекал от карьеры. В селе же ребёнок – это твой главный помощник. Наследник. Будущее твоё, твоего хозяйства и рода. Поэтому важно, чтобы он обладал близкими к твоим типом мышления и характером. Желательно и конституцией, если ты не дохляк. Надо знать, что будут представлять из себя метисы – какими будут они внешне и внутренне. И стоит ли тому Ваське-славянину спариваться со Людкой-славянкой? А может, лучше разбавить кровушки и залезть на чухонку (если сам буйный) или хачиху (если вялый)?

Стоит ли говорить, что если вы начнёте нести книжно-либеральную чушь, мол, все люди одинаковые, вас посчитают тут за придурка?

Покуда расовые вопросы будут учитываться, коммунизм с его серым общечеловеком построен не будет. Не случайно же Маркс писал о необходимости слияния села и города. Вся планета должна была сплошным мегаполисом, этим плавильным котлом рас и народов – лишь тогда у Великого Красножопища может что-то получиться.

Не ложился я до поздней ночи. Выйдя на улицу, задрал голову и поглядел на Кассиопею. Вдали раздался гудок электровоза. Одна за другой в голове возникали забавные, причудливые, зловещие мысли. Левый глаз опять задёргался.

Утром после литургии я взял палку и сбил осиное гнездо. Собрал сумку и весь мрачный двинулся на вокзал. Залез в плацкартный вагон, лёг на верхнюю полку и зажмурился. Мне представился мегаполис. Из переулков, подъездов и мусорных контейнеров выбирались копчёные горбуны – дети города. Они побрели в сторону леса, и у каждого были спички. Лес вспыхнул. Я открыл глаза и понял очевидную вещь.

Горит не то, что должно гореть. Нам пора начать борьбу. Пора одолеть извращение мегаполисов, очистить землю от скверны.

Только тогда на всей планете наступят мир, чистота и Закон.

Нейронная бомба - опечатка, конечно... но ведь в тему же! 

А в центре одного из городов со знакомым расистом нашли родник со вкусной прохладной водицей. Как всё-таки славно, что жиды заграбастали ещё не все источники воды в городах!

Город - гнусное божество, глазеющее на нас ртуными лампами, дышащее в лицо заводским дымом и бубнящее языком толп. Люди в нём - лишь паразиты, которых город ненавидит, но без которых не может существовать. А ему так хочется застыть в безмолвии, озаряя улицы холодным, с синевой, электрическим светом, покрываясь пылью и ржавчиной, гоняя сквозняки по подворотням и проходным дворам. Зачем же тогда он дарит своим обитателям "благодать"?.. состоящую из вони палёной нефти, журчания канализаций и надежды на вечное одиночество.

Эта тварь не всемогуща. И голодный урбанистический путник всегда найдёт в ней питательные вкрапления природы:

Ням-ням-ням по пути на работу.